продолжение:

ШКОЛЬНЫЕ  ГОДЫ (продолжение)

   Баба Настя посадила меня на нарты, прикрывая собой от снега и ветра, а парень управлял упряжкой. Когда приехали на стоянку, меня скорее завели в чум, где на шкурах, лежавших на земле, играли четверо детей, все легко одетые, но на ногах были надеты пимы (что-то вроде валенок, но спереди украшены кантом разных цветов). Одеяла, подушки лежали в стороне и маленькие малицы для малышей. В середине чума стояла железная печка с трубой, которая тянулась вверх. В ней горели дрова, а жар от железа согревал помещение. Глазами посчитала: двенадцать жердей хорошо вкопанных в не мёрзлую землю с небольшим расстоянием друг от друга, а на верху плотно связаны. Снаружи укрыты шкурами с ворсом старых оленей и вход был из шкуры, которая не закрывала сверху. В это отверстие выходил дым. Вскоре толпа вошла в чум, наделав много шума от радостной встречи. Малыши щебетали около бабушки, которая сняла свою малицу. Молодая женщина бесшумно двигалась в помещении. Когда внесли свежее мясо, нарезанное треугольными полосками, Полина положила рядом с ним длинные тонкие ножи с деревянными ручками, которые брали в руки и протыкали мясные полоски. Меня тоже приглашали, но я в ответ покачала головой и баба Настя отказалась, сказав всем, что зубы уже не те. Из любопытства стала наблюдать, что будут делать с сырым мясом, но когда увидела, то отвернулась. Нож втыкают вдоль полоски мяса, греют об железную печку, начиная с концов, откусывают и жуют полусырое мясо. Запах горелого мяса распространился по чуму, но Полина с мужем и братом с весёлостью в голосе ели это полусырое мясо, вытирая рукой сукровицу на подбородке. От брезгливости я отвернулась и стала наблюдать за малышами. Баба Настя попросила сына отвезти нас домой, на дворе начинались сумерки.

    Снег растаял, наполнив водой ручьи, которые, в свою очередь, наполнили реку. От воды поднялся лёд, образовав широкую полынью от берега. Мама, сдав своих телят, набрала новую группу 50 голов в другом телятнике, где было тесно и находился в таком неудобном месте, что подъехать на подводе к нему было невозможно. Всё приходилось таскать на руках. Вокруг телятника были высокие горы навоза, накопившиеся за многие годы. Здания фермы находились на близком расстоянии и добраться к ним можно было только в сапогах. По утрам были заморозки, а иногда по утрам падал снег. Меня попросили о помощи две одинокие женщины на две недели. Мама разрешила, сказав мне, что справится сама. На дворе был май, ходили в осенних пальто и я, забрав портфель, ушла в чужой дом. Фелицата Петровна — инвалид первой группы — ездила на коляске с ручным управлением. В 17 лет попала на заготовку леса, где на неё упало дерево, повредив кости таза. После лечения привезли домой, мать ухаживала за ней. Но после смерти матери она взяла в свой дом приезжую девушку, которая стала для неё родной. Юля ждала ребёнка со дня на день. Дом стоял недалеко от ручья, берег которого был пологим, пешеходный мостик с перилами соединял два берега. Напротив дома через ручей на высоком берегу находилось здание сельского клуба. Белые ночи позволяли работать и ночью. К вечеру вытопили баню и я увидела, как Фелицата Петровна сползла с крылечка по трём ступенькам. Прожить в таком состоянии мог только волевой человек, а ей было 45 лет. Утром проснулась, а Юли дома не было. Она ушла в роддом ночью. Петровна с улыбкой сказала, что всё будет хорошо. Она хорошо шила на ручной машинке, заказов было много. С людьми обращалась вежливо и ей отвечали взаимностью. В молодости была очень красивой стройной девушкой, а теперь полноту не скроешь, так как сидячий образ жизни да и года не привлекали к себе мужской взгляд. По комнате, переставляя табуретку, передвигалась медленно: сначала рукой переставляла одну ногу, затем другую. Печь топила сама. Я только вносила дрова, наливала в самовар воду, а когда он закипит, ставила его на стол. Её широкая железная кровать стояла у порога. Когда брала дрова около дома, то видела Виринею Петровну, которая жила рядом в чужом доме вместе с сыном Васей и ухаживала за больной женой хозяина, а потом доживала свой век в нём после смерти жены и мужа.

    Я ходила в школу, в большую перемену прибегала к Петровне, а из школы быстрее назад. Дни проходили быстро, на дворе становилось теплее. Однажды пришла из школы, а Юля с малышом в доме. Петровна назвала мальчика Сашей и от себя не отпускала. Она, как наседка, кудахтала над ним. Меня домой не отпускали три дня, но потом дали разрешение — догадались, что я соскучилась по дому. Прибежав домой, переоделась и бегом на ферму. А мама ещё больше по мне соскучилась, это я поняла по её глазам.

Через несколько дней Люба позвала меня с собой на большой перемене:

— Галь, пойдём, Надя из роддома вернулась.

    Мы быстро пошли к дому, он был вторым от школы. Дом большой на два входа, но высокое крыльцо было перекошено, комната большая, а перегородка от окна и до печи разделяла её пополам. Надя с малышом на руках сидела около дверей перегородки. Люба подошла к сестре, а я стояла у порога. Через несколько минут мы вышли, спустились с крыльца и бегом в школу. Я понимала Любу, что она без разрешения навестила Надю, которую не понимали или не хотели знать отец с матерью.

    Вскоре закончился учебный год, я перешла в седьмой класс, а брат в восьмой. Мы, с мамой, ходили на ферму утром и вечером. Работа привычная и тяжёлая. Мне иногда не хотелось туда идти, но шла туда, жалея мать. Коле тоже было тяжело, работал в колхозе всё летнее время. Особенно, когда ездил на сенокос (пожни), находился там месяц. Кусали комары, водни. Но меня мама и брат берегли, не разрешали ходить одной ни в поле, ни, особенно, в лес, на речку. Это я поняла через два года. Июнь кончился, начался купальный сезон 1963 года. Детвора готова была днями барахтаться в воде, но самое лучшее время для купания было после 15 часов, или позднее. Мы с девчонками ходили не каждый день, но купались с малышами. Однажды шли своей компанией к реке, девчонки болтали без разбора, но я почувствовала, что меня разглядывают. Подняв глаза, увидела на берегу сидевших на против лодок взрослых парней. Горячий песок обжигал подошвы ног, вода в устье реки охладила их моментально. Я стала спиной к ребятам. А девчонкам сказала тихо:

— Я купаться не буду.

Они хотели что-то спросить, но я сердито ответила:

— Купайтесь, буду вас ждать.

    Я не могла избавиться от ощущения, что чужие глаза следили за мной, ждали с нетерпением увидеть меня раздетой. Я боялась раздеться, так как закрытый купальник стал мне тесен. А девчонки окунулись в воду и вышли на берег, оделись быстро. По дороге назад сказали:

— Без тебя не интересно купаться.

Я промолчала, но в душе уже решила, что к реке больше не приду.

    В работе нашла душевный покой. Её для моих рук везде хватало, даже с лихвой. И девчонки перестали звать, зная, что своего решения не изменю. Потом приехала тётка в гости домой и я больше времени была с мамой. Дни пробегали так быстро, что не успела оглянуться, как пошли августовские дни. Приехала Дина за тёткой, привезла брату поношенный спортивный свитер тёмно-коричневого цвета, маме поношенную кофту, которая растягивалась во все стороны, а мне штапельный платок тёмного цвета с узором. Тараторила, но не могла видеть лица тётки, которая сморщилась, словно проглотила червяка. Я поняла, что швея сшила тётке платье и остался отрезок материала и Дина попросила сделать из него платок. Прожив с неделю, уехали, а мы вздохнули с облегчением. Начала готовиться к школе. Купила недорогой материал, по кроила по брюкам брата и сшила на ручной машинке у тёти Шуры. Они уже жили в двух комнатах, а в третью был вход из коридора. Рядом с ними в одной комнате жила баба Настя. Дом высокий на 4 комнаты, половина принадлежала сыну, а вторая — дочери. У Полины через два года дочь должна идти в школу, а баба её будет опекать.

    Надя с малышом и мужем перешли жить в дом деда, который сдавал квартирантам дядя Фёдор. Живший в селе Лешуконском и работал начальником районной почты. Сестра Александра — Сима — ненавидела невестку и выжила из дома, где стала полной хозяйкой. Вот Надежда жила в большой комнате, которую освободила баба Настя. А две комнаты занимала женщина с двумя детьми. Потом Надя будет полной хозяйкой в доме деда с 1970 года. Устинье было около 40 лет, сын Федя ходил в начальные классы, а дочь Валя пойдёт через год. Раньше около дома стояли грузовые машины, водители снимали квартиру, потеснив мать с детьми.

    Начался учебный год. Мы как всегда вместе сели за парту. Но Павла Семёновна меня пересадила в другой ряд к Саше Прелову, а парта стояла около стены в широком полутёмном промежутке между окон. Этим способом она хотела унизить нас перед всем классом. Саша был высокий худощавый парень неопрятно одетый, а я ходила третий год в одном платье. Родители Саши жили в двухэтажном доме, имели большое хозяйство. Саша — старший из детей, а их было четверо. Мать, Раиса Александровна, преподавала в школе историю, ходила в одном чёрном костюме и часто в несвежих блузках. Он плохо разбирался в математике. Я всегда ему помогала, зато мы нашли общий язык. Павла Семёновна преподавала русский язык и литературу, а её муж, Александр Васильевич — географию, биологию. Эта пара выделялась среди учителей. Одевались разнообразно. Костюмы, рубашки с галстуками и кофточки выделялись своей чистотой. Поздняков Валентин Петрович преподавал черчение, физкультуру, труд, электрику. Всегда подтянутый, не сидел без дела, на зарядке перед уроками вместе с учениками делал разные упражнения. Ученики относились к нему с уважением, он не выделял любимчиков, относился к каждому по справедливости. Валентина Петровна преподавала домоводство: учила делать выкройки плавок, блузок, юбок. В интернате школы на первом этаже был просторный кабинет для шитья, где находились пять ручных и одна ножная машинки. Одноклассницы лезли к ним, словно никогда не видели, а я стояла в стороне. Учительница не обращала внимание, но за сшитую мной вещь ставила хорошую оценку.

    Елукова Валентина Сергеевна преподавала математику, алгебру и геометрию. Полная женщина в тёмном костюме и блузке с большим воротником поверх пиджака отличалась среди коллег, двигалась медленно, но с достоинством, имела большую семью (шесть детей, Ольга — моя одноклассница). Её муж был начальником аэропорта. Но и она имела среди учеников своих любимцев, которые этим пользовались.

    Школьные годы проходили в обычном режиме. Я ни с кем и ни чем не делилась, особенно в разговорах. Держалась уединённо, не давая себе расслабиться ни на минуту. Всегда ждала подвоха со стороны одноклассников. На Новый год в клуб не пошла, да и каникулы провела с мамой. Однажды шли из школы вместе: я, Люба Попова, Люба Вторая, Галя Листова, Таня Леонтьева, Таня Саукова. Отец Любы Второй работал киномехаником и фотографом, а мать работала поваром в детском саду. Мать Тани Леоньевой работала продавцом, отец — в ОРС. Отец Тани Сауковой, Николай, работал в конторе сельпо, мать Клава работала в больнице медсестрой, а её дед, Демьян, запретил внукам приводить в дом одноклассников. На развилке дорог Таню Саукову спросили:

— Может Галя тебе сестра?

Лицо её перекосилось от презрения и она ядовито ответила:

— Нет!

    Она назвала имя и фамилию человека, которого я никогда не видела. С широко открытыми глазами я смотрела на них, быстро пошла домой, не сказав им ни слова. Маме ничего не сказала, ни о чём не спрашивала, словно закрыв душу в непробиваемый панцирь.

   Прошло немного времени, я пришла в кино на вечерний сеанс на 19.00 и увидела Любу в очереди. Спросила с удивлением:

— Ты же ходишь бесплатно, зачем тебе билет?

— Отец в отпуске и его заменяют.

   И назвала имя и фамилию моего отца. Я сразу вышла из очереди на крыльцо, кино меня уже не интересовало. Хотелось посмотреть на человека, увидеть его глаза. Двери в кинобудку были рядом, но внутренний голос подсказывал: «Кто ты такая? Если б у него было желание, давно бы поговорил... ходила мимо его окон в школу, а из окон всё видно...» И я пошла домой, успокоив свою душу. Дома сидела и слушала радио, обида душила меня. Мама видела, что со мной что-то творится, но не спрашивала, а я не хотела травить свою душу, израненную острыми ножами в беспощадных руках. Время лечит раны, но оставляет рубцы, которые при плохой погоде краснеют и кровоточат.

     Наш класс готовил концерт, чтобы его показать в деревне Кысса. Мне пришлось попросить у девятиклассницы платье и белый фартук, мы жили на одной улице, а тётя Шура дала маленький чемоданчик. Они два года как приехали и жили в нашем селе, построив большой дом сзади избушки Анны Гурьевны, которую редко видели вне домика. Вещи положили на сани, в них села учительница французского языка, молодая незамужняя девушка, приехавшая по направлению. Управлял лошадью Валентин Петрович. Я сказала, что догоню их и направилась домой. У Вторых был большой дом: в одной половине жила семья Любы, в которой было шесть детей (двое жили в Архангельске), а в другой половине жила баба Федора с дочерью и зятем. Отец Любы мачеху ненавидел и детей воспитал в том же духе. Баба часто меня звала вечерами в няньки, так как тётя Таня работала в конторе сельпо. Наташка подросла и родилась другая внучка. Теперь Наташка ходит в первый класс и ей купили лыжи и палки. Вот с началом зимы я брала их, заранее спросив разрешение. В школе они были, но не всем хватало, были порваны ремни. Вот теперь, надев брюки, спортивный свитер, пошла за лыжами. Они всегда стояли у крыльца в углу дома. Бабе Федоре помахала рукой в окно, застегнув ремни, в руках палки и быстро заскользила по тропинкам межу домами. По дороге ещё лучше идти, миновала посёлок, кладбище, мост через ручей, а также и посадочную полосу для самолётов. Лес, окутанный белой пушистой периной, имел свою красоту, возвышаясь над ней плотной стеной, надевший зелёные шапки из хвои. Вскоре догнала учеников и подводу. Поравнявшись с учителями, сказала:

— Буду ждать в деревне.

И опередив всех, заскользила по дороге вперёд. Мне не хотелось разговаривать и идти вместе с ними.

    Здесь было моё преимущество над ними, что с самого начала имела здравый смысл, быть самим собой. Никому не доверяла, не имела душевных подруг, обиду держала в своём сердце, с уважением относилась к старшим, если они относились также ко мне, а малышей обожала с детства, они дарили мне радость, искренность и доверяли во всём, а их матери приглашали меня в свой дом. Я не годам взрослела, много повидала разногласий в разных семьях, но об этом молчала. В иных случаях винила жену, а не мужа, в других — наоборот. Душа болела за детей, которые страдали больше, чем родители, которые не задумывались о будущем сыновей и дочерей, калечили им жизнь.

    Замёрзшая река, укрытая снегом, была неровной, местами виднелись гребни, словно волны, бегущие одна за другой. Белая равнина реки широкая и длинная соединяла сёла и деревни, стоявшие на берегах её дома под шапками пушистого, но не очень яркого снега скрывались за дымкой отдалённости. Не спеша скользила на лыжах по дороге, с лёгкостью вдыхала свежий воздух, наполняя свои лёгкие, чтобы преодолеть последние километры до деревни. Когда подошла к дому сестры с улыбкой вспомнила, что люди, встречая меня по дороге, кивали головой, хотя я их плохо знала. Сняв лыжи, вошла в дом и мальчишки окружили сразу, не давая слова сказать. Обняв Вовку и Сашу, весело поздоровалась с ними, их белые головки уткнулись в меня, своими руками взяли меня в кольцо. Вошла баба Анна, поздоровавшись со мной, прошла к своей кровати и села. По её бледному лицу поняла, что ей нездоровится. Увела ребят в другую комнату, где спала в кроватке племянница Вера. Ребятам дала знак, чтобы не шумели. Вскоре пришла Тамара, узнав от людей, что я в доме. Согрела самовар, на стол поставила, собрала кое-что из еды. Без мужа чувствовала себя хозяйкой. Поев, я ушла в переднюю и дети со мной. Сестра ещё копошилась около стола и с бабкой. Когда присоединилась к нам, взяла дочь на руки, в разговоре с нею поняла, что в их семейной жизни изменений нет. Жалоб от неё не слышала, сама влезла в это болото. Рассказала ей, что вечером будет концерт, ночевать приду к ним. Она с улыбкой смотрела на меня, но душевного разговора не было.

     А я не спрашивала ни о чём, просить что-то — тем более. Приход её мужа нарушил спокойную атмосферу в доме. Чтобы не мешать им, ушла на встречу с классом. Вечер прошёл нормально, только учительница попросила спеть песню «Речка Паленга», которую не спела на участке. Я спокойно выполнила просьбу. Переночевав, утром пришла провожать одноклассников, попросила Любу:

— Занеси чемоданчик ко мне домой. Скажи маме, что буду дома через день.

     Я просто не хотела идти вместе с ними. Вернулась в дом сестры, но без работы не сидела. Наносила воды из колодца, с мальчишками около дома поиграла, потом в доме. Было предчувствие, что я их долго не увижу. К обеду пришла Тамара. Бабе стало хуже, я не выпускала из передней комнаты ребят. Когда Тамара зашла к детям, я выглянула за дверь и увидела картину: баба нагнулась над тазиком, а из рта вылезла жёлтая скользкая лента около полуметра, может и больше, но баба задыхаясь, оборвала её. Закрыв дверь, передёрнулась всем телом от брезгливости. Посмотрев на сестру, строго сказала, что сейчас же ухожу. Ответа не стала ждать.

   Надев лыжи, прошла мимо окон и направилась к реке, про себя решила, что сюда больше не вернусь. Перед глазами стояла картина, как жёлтый селитёр вылезал наружу, а сколько метров осталось внутри? За быстрым ходом по дороге немного сбросила с себя это видение. По пути зашла в Засулье в бабе Аксинье, которая, увидев меня в окно, ждала у порога. Встретила с радостной улыбкой, приглашая к столу. Я спросила про Любу и узнав, что она в пекарне, бегом побежала туда. Небольшое здание находилось недалеко от дома и когда вошла в помещение, то Люба от радости воскликнула:

— Галя!

     И стояла перед мною с сияющей улыбкой. Я заметила вторую женщину, которая мыла стол, убрав чистые противни. Поздоровавшись, я с улыбкой сказала:

— Вам не помешала в уборке? Могу чем-то помочь?

     Когда повернулась лицом к нам, увидев радость на наших лицах, с весёлой ноткой в голосе разрешила Любе идти домой:

— Идите, я сама здесь доделаю.

     С весельем вернулись в дом, где баба Аксинья согрела самовар и поставила на стол. Пили чай с тёплыми булочками, за разговорами забыв о времени. Баба часто вытирала слезу на щеке, а Люба со смехом надо мной шутила:

— Как ты выросла?

     Хотели проводить за село, но я не разрешила. Пожелали мне удачи и привет маме. Я шла на лыжах быстрее обычного, не оглядываясь по сторонам. В село пришла в темноте, но домой вернулась в хорошем настроении. Лыжи и палки поставила в коридоре, чтобы завтра проверить крепления и отдать хозяевам. Когда вошла в избу, то мама с братом с удивлением смотрели на меня. Я весело сказала им:

— Привет! Переоденусь и всё расскажу подробно.

     Коля слушал, со мной во всём соглашаясь, а мама вытирала слёзы, которые сами собой вытекали из глаз. Радостная улыбка осветила её лицо, когда передала привет от бабы с Любой. Про увидевшую картину промолчала.

     Назавтра отнесла всем чужие вещи. В домашней суете и на ферме быстро закончились каникулы. В первый день занятий классная была сердитой и на последнем уроке злобным голосом начала меня отчитывать за песню, как мол решилась на такое. Тут меня осенило, что француженка вставила мой номер, не поставив её в известность. Значит не было согласия между ними. Я слушала тираду, в душе разгорался огонь, который должен выйти наружу. Другим можно всё делать, а мне нет. Она находила слова в песне, которые я не имела права произносить. Шипение злобной женщины вынудило меня встать и, встретив её взгляд, голосом не терпящим возражения, ответила:

— Я выполнила просьбу организатора концерта, вот с ней и разбирайтесь, а не со мной.

     В классе наступила тишина, а Павлуша (так мы звали её между собой) не знала, что сказать. Отпустила всех домой. С этого дня она стала придираться ко мне по всякому поводу, но я не обращала внимания. Только Саша мне сочувствовал, но я всегда говорила, что будет всё хорошо. За весь учебный год мирно сидели за партой, не сказали плохого слова друг о друге. На уроках черчения Саша ставил готовальню на середине парты, если сломался карандаш, давал свой запасной, также перья к ручке. Я постепенно приобретала своё и показывала ему, но готовальню не могла купить, таких денег у меня не было, но циркуль купила. Забота Саши меня очень тронула и я усерднее стала ему помогать по алгебре.

В один из дней шла на ферму после школы и встретила по дороге Альбину с Любой Поповой и с удивлением спросила:

— Разве ты не уехала? Каникулы давно закончились.

Пряча глаза Альбина ответила:

— Дома лучше, чем там.

Я ничего не сказала и быстро пошла на ферму. По дороге думала, что она что-то не договаривает. Они с Любой больше общались, а у меня лишнего времени не было.

    Пригревало весеннее солнце, но заморозки, а иногда снег продлевали зимние дни. Мама встретила меня с улыбкой, а в глазах сверкал яркий огонёк.

— Мам, что случилось?

— Галя, взгляни, только меньших не было.

Извиняющим голосом сказала она, положив перед мной новые резиновые сапоги 38 размера, только не блестящие и материал светло-синего цвета. Вместо халата. Значит ради меня мама лишила себя спецодежды.

— Спасибо мам.

Я тихо ответила, но она продолжала:

— Надо сшить две юбки.

Я с улыбкой кивнула головой.

    Снег таял, наполняя водой ручьи. Мама запасала её в бочках, так как вода в ручье, стеснённая высокими берегами, поднималась всё выше и выше, бурлящим потоком неслась к реке. Вскоре паводок спал и ручей приобрёл спокойствие, вода текла по нему как обычно. Но разрушил очертание берегов, особенно около телятника, где были ступени к ручью. Подравняв их, носила воду из ручья, часто падала, но не сдавалась, не жаловалась на ушибы, по 100 вёдер в день. Потом приспособилась, да и солнце помогло мне. Казалось, что все трудности скоро пройдут. А за маму очень радовалась: у неё большие привесы, нет падежа и её ставили в пример для других, к праздникам награждали подарками — ситец, ткань по 4 метра, редко деньгами.

     Давно наступили белые ночи, земля просыхала, вода ушла в неё, как в песок. Наш класс готовился в лес с ночёвкой. Альберт Петрович давал строгие приказы ученикам, чтобы имели при себе байковое одеяло, хлеб, соль, сахар, масло, крупу для каши, а также миску с ложкой и кружку. Если нет рюкзака, то сделать из чистого мешка: в углы положить по маленькой картофелине и перевязать верёвкой. Показал на примере как сделать лямки и завязать. Руки должны быть у каждого свободные, одежда лёгкой и тёплой в меру. Когда вышли из села, все разделились на группы и старались быть ближе к учителю. Меня это путешествие веселило всю дорогу, я привыкла к трудностям, а многие их просто не знали. Люба стала отставать, пришлось идти рядом с ней, подбадривая своим ходом. В лесу шли по тропинке за учителем, перелезали через низину по дереву. Тут же я взяла мешок у Любы, чтобы она спокойно прошла по дереву, а вслед за ней сама с двумя мешками. Наш руководитель всё замечал своими зоркими глазами и делал замечание по справедливости. Пришли к избушке охотников, девочки от усталости расселись около неё. Ребята носили ветки хвои в избушку, срубая зелёный молодняк, а преподаватель разжёг костёр. Сухие ветки собирали вокруг, я помогала их подносить. Котёл для каши и чайник нашли в избушке на палатях (деревянных широких полках). Эта летняя старая изба повидала много всего и выглядела не самым подходящим местом для белоручек. Когда каша была готова, ожившая «саранча» прыгала вокруг, желая получить свою долю и побольше. Я смотрела на них с презрением, работать не могут, а есть — первыми. Досталось и нам с Любой немного пшённой каши, а на чай мы не рассчитывали. Ребята принесли воды, чтобы помыть свою посуду, но Альберт Петрович отдал её девчонкам и велел ещё принести. Забрав всё, залили водой костёр на ночь. За нары шла борьба, победили неженки. Мы с Любой легли около дверей, расстелив одно оделяло на ветки, а другим укрылись. Ночь прошла тихо, утром встали, поев сухой паёк, огонь не стали разжигать и двинулись в обратный путь. Этот поход показал, кто чего стоит, назад двигались медленнее. Руководителя не слушали или не хотели, но со стороны виднее было, он дал каждому оценку по заслугам.

    Закончился учебный год, я перешла в восьмой класс, а Коля сдаст экзамены и получит свидетельство. Теперь книги уже не будем делить на двоих. Он пойдёт работать в колхоз и получать трудодни. Мама набрала новую группу телят в третьем здании фермы, окружённого зелёной травой и кашара примыкала с боку по длине здания. Ручей протекал в 100 метрах, зато подъехать к нему можно с любой стороны. Это меня радовало.

На второй день, окончив школу, к нам пришла Надя:

— Галя, будь у меня в няньках.

Мама молчала, а я ответила:

— У тебя есть сестра, как я.

    В своих словах было вложено вся суть и негодование. В следующий вечер пришла Римма, тоже звала в няньки, но получила ответ:

— У тебя есть сестра на год младше меня.

     Две недели проходили практику на школьном участке, который находился за ручьём, недалеко от нашего дома. В последний день Альберт Петрович попросил нас с Любой Поповой нарвать травы кроликам и покормить их вечером. Они находились за селом на этой же стороне. Мы согласились. В 8 часов вечера мы пошли туда, миновав школьный клуб, на развилке дорог свернули влево. Проходя мимо Яшеневых сморщили лица, Валька с улыбочкой глядела в окно. В конце села на этой улице жил с родителями Володя Игнатьев — наш одноклассник. Небольшое и низкое строение стояло за селом около 200 метров, кругом была пустота. В коридорчике лежала ломаная корзина, а, открыв другую дверь, чуть не упали от вони. Командовала я: дверь оставили открытой и пошли рвать траву около изгороди, отделяющей поля. Люба не отходила от меня, с испугом оглядываясь. Нарвали травы по две корзины каждая и высыпали на землю в коридоре. Я зашла в помещение, где стояли клетки, меня охватила злоба на людей, евших мясо этих животных. Пол грязный, потолок мокрый, свет давало небольшое окошко, клетки наполовину забиты навозом. Люба боялась к ним подходить, только траву подносила. Я открывала клетку, клала свежую траву и снова закрывала, переходя от одной клетке к следующей. Запах выветрился, но свежего воздуха не хватало. Мы скорее закрыли двери и быстрее пошли в село.

    Потом приехала тётка на всё лето, мне отдала старые тёмно-желтоватые туфли на шнурках, но был дефект — на них была полоска, отделяющая носок, дырочки в три ряда и на левой туфле около подошвы они были порваны. Я и этим радовалась, потому что сандалии мои совсем порвались, купленные когда-то за 2 рубля 40 копеек. Также дала детскую старую косынку в мелкий красный горошек, но в замен потребовала вернуть платок. Открыв свой сундучок, достала платок и вложила в руки тётки. В голове билась мысль: «А в чём же в школу идти?» Посмотрела на маму глазами полными слёз и быстро вышла на улицу.

    Мне приснился сон: «... я сидела за столом в углу комнаты и смотрела в окна, как начинался ясный солнечный день. По тропинке мимо окон шли трое ребят, один из них играл на гармошке. Повернули к нашему крылечку и стали подниматься, а гормонь издавала тревожные и зовущие звуки...»

                                                                                                                                ...продолжение следует...