продолжение:

ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ (продолжение)

    В конце июня Альбина пришла к нашему дому с взрослым незнакомым парнем. Когда я вышла на крыльцо, она стала звать меня на улицу, но встретив изучающий взгляд парня, ответила:

— Нет.

    Через несколько дней девчонки позвали в клуб посмотреть танцы. Потом узнала от Вали, что Альбина их подговорила. Мы стояли у дверей в коридоре, Альбина всё время заглядывала в зал в открытую половину двери. В коридоре стояли сельские ребята. Вдруг кто-то руками прижал нас к двери. Альбина, пригнувшись из-под чужой руки заскочила в зал, а я своей рукой отвела чужую руку и спокойно пошла на крылечко, спустившись с них услышала громкий хохот в коридоре. Девчонки подбегали ко мне с двух сторон и пошли по дороге домой, не заметив, когда появилась с нами Альбина. Не спеша перешли мост через ручей, а от него было три дороги: налево, прямо и направо. От моста отошли направо метров 100, как кто-то дёрнул меня за левый рукав пальто и я оказалась лицом к лицу с незнакомым парнем. Секунды две или три смотрели друг на друга. На голове короткие светлые волосы, как у ежа, плотно сжатые губы, но упрямый взгляд голубых глаз словно сверлил меня.

— Как тебя зовут?

Хрипло спросил он, а Альбина звала:

— Галь, Галька?

    Я не ответила, имя он моё уже узнал. Позади, увидев влюблённых с седьмого класса — Толю Михеева и Надю Богданову, эта пара перешла в десятый класс. Тут меня зло разобрало и я тихо, но понятно сказала:

— Отпусти рукав.

Он тут же разжал пальцы и я, сузив глаза, словно плюнула:

— Тьфу сопляк.

Повернулась и пошла к подружкам, не оглядываясь. Когда оказалась среди компании с удивлением спросила:

— Кто это?

Альбина ответила:

— Мишка Медведев.

Через 50 метров всем идти прямо, а мне вправо. Тут Альбина напросилась меня проводить до дома, мы жили в конце улицы.

    Мы с мамой работали в поте лица: возили с полей сеянную траву, отгон из маслозавода, воду из ручья. А вот на скотобойню и на пилораму за опилками меня ни разу не пустили. Помню, как поехали на дальнее поле за травой, переехали широкий ручей.

    Мама косила траву косой-горбушей, а я сгребала в кучки. Затем мама вилами клала траву на телегу, а я следом подгребала. Она очень жалела лошадь и берегла её, не перегружая веса. Травы в день привозили по два воза, вот и теперь осталась. Косу, грабли, вилы клала так, чтобы никто не мог порезаться. Сама лошадью правит и меня заставляет идти рядом. Остановила перед ручьём лошадь и говорит:

— Держись за меня.

— Мам, ты что, надорваться хочешь?

    Но она положила мои руки себе на плечи и на спине перенесла через ручей, чтобы я не намочила ноги, а сама вернулась за лошадью. Только тут я поняла, зачем она надела резиновые сапоги. Когда приехали к телятнику, она скидывала с воза траву кучками вдоль кашары, а я по-понемножку быстрее разбрасывала в корыта, чтобы телята не теснились между собой. А мама поехала за оставшейся травой, оставив меня кормить телят. Наш телятник находился вблизи жилых домов, так как коров перевели с осени 1963 года, а нетелей — весной, и другие телятницы ушли в новые помещения рядом с лесом и дальше от маслозавода. Так что я видела колхозные амбары, за ними галантерейный и хозяйственный магазины, а также ОРСовский, в котором продукты и промтовары находились в маленьком помещении.

    Когда у мамы не было времени, то я ездила на маслозавод за отгоном, ставила телегу рядом с крылечком, а лошадь стояла спокойно, потому что я привязывала её голову к оглобле вожжами. Брала в коридорчике широкую доску и перекидывала её с крылечка до телеги, а потом по ней тащила полный бидон, ставила на телегу 6 или 7 бидонов. Но однажды из здания выглянула работница. Выставив бидон, сказала:

— Передай его маме.

    Приехав к телятнику, передала весь разговор, перелили отгон в бочку, а этот внесли в помещение. Пустые бидоны отвезла на маслозавод. Воду возила из ручья в бочке, наполненную водой до половины, если нальёшь полнее, то пока привезёшь, вода намочит телегу. Это было для меня мучением. Пилили дрова, заносили в сарайчик, сделанный из шалевки, сама колола чурки, чтобы облегчить и так тяжёлый день мамы.

   Так прошло около четырёх недель. В один из вечеров пришла к нашему дому Альбина с парнем. Когда я выглянула в дверь из коридора, то она позвала меня пройтись по улице и, встретив взгляд голубых глаз, согласилась. В руках его был маленький щенок и он старался идти между мной и Альбиной, но она забегала вперёд и становилась рядом со мной, оттесняя его. Я спокойно наблюдала и думала: «Зачем звала, если он тебе нужен?» А парень не сказал ни одного слова, только Альбина болтала без умолку. Мне надоело быть наблюдателем и мешать этой паре и я решила идти домой, забрав из рук парня собачку, увидела довольную улыбку Альбины. Я знала, что в её доме у собаки есть щенки. Ушла от них, не оборачиваясь, положив в будку комочек, он от радости стал повизгивать, оттесняя других, добрался к матери и принялся сосать.

   В последних числах июля шла на ферму к маме мимо дома Альбины и услышала своё имя. На зов обернулась и увидела незнакомого чернявого парня, вязавшего веники. Он сидел на пороге ворот повети, у которой была сделана из досок площадка 2х1,5 метра на высоких стойках, а сбоку у глухой стены был трап.

— Подойди поближе, хочу с тобой поговорить.

Я села на нижнюю перекладину трапа и спросила:

— О чём?

Он тихо сказал:

— Галя, можно я приду к вам домой, с бутылкой конечно, и я подожду, пока ты закончишь школу.

От его слов меня всю передёрнуло и я с презрением сказала:

— Нет!

— Но почему?

— Нет!

    Быстро поднялась и пошла, не оглядываясь. Я знала, что в доме живут ребята из экспедиции, одни зимой, а на лето пришли другие. Я ни кого из них не знала и не хотела бы видеть. Об этом разговоре я молчала. Но Альбина всегда встречалась на моём пути, и мне казалось, что она не спроста это делает. В один день опять встретила и узнав, что у меня есть новое платье, так упрашивала дать ей на один вечер. Отдав платье, строго наказала вернуть его завтра, но прошла неделя и Альбину я не видела. Нашла момент и поймала её за руку:

— Верни платье.

    Она, пряча глаза, вынесла свёрток в газете. Когда дома развернула, то увидела полинявшую тряпку. Злоба душила меня, было такое красивое платье из ткани, словно на лугу расцвёл розовый клевер. Я с брезгливостью завернула газету, чтобы не видеть эту тряпку.

    Через два дня в наш дом пришла незнакомая женщина, поздоровалась и села на лавку около стола. Мама сидела на табуретку, а я у окна напротив её. Она рассказала маме:

— В семье трое детей: Марине 6 лет, Тане три года, а Леночке — два месяца. Муж завтра уезжает в командировку на три недели, а мне надо выходить на работу после декрета. Работаю в конторе Архангельской экспедиции. Но вот няньку найти не могу. Одна добрая женщина подсказала: «Иди к Ирине Васильевне и проси Галю, лучшей няньки в селе не найдёшь». Мама с женщиной обернулись ко мне и стали ждать моего ответа. Они были приезжие и снимали квартиру в доме, где рядом в доме жила семья Альбинки.

— Когда к вам приходить и на какое время?

Лицо у женщины засветилось радостью и с улыбкой ответила:

— В понедельник к 8 часам.

    Она не поняла, что я пожалела её детей. С мамой договорились, что утром я на ферму не прихожу, а только вечером. Мы обе понимали, что одной будет тяжело, но она была согласна на всё, чтобы мне было лучше.

    Назавтра мы в доме оказались вдвоём, тётки не было. Мама сходила в коридор и когда вошла, то протянула мне три свёрнутых платка. Я смотрела на неё с удивлением, но она вложила их мне в руки:

— Это тебе.

— Спасибо, мам.

    Развернув платки, ответила я сияющими глазами и улыбкой на лице. Я выбрала розовый платок из штапеля, где по полю были красные и зелёные кружочки. Примерила и осталась довольной, буду ходить в нём в школу. Другой был белый с домами по полю и с надписью «Ленинград», третий простой желтоватый с крупными цветами по углам, но они меня не интересовали. А мама радовалась, видя, что у дочери нет в глазах горьких слёз.

    Утром в 8 часам пришла в дом, где меня уже ждали. Когда я осталась с девчонками, то сразу им сказала, что на улицу не пойдут и будут слушаться меня во всём. Они кивнули головами. Комнат было две и коридор с туалетом. Леночка спала в кроватке в передней, а мы в задней сидели за столом, где я рисовала дома и цветы для Марины с Танюшей. В обед пришла хозяйка и, увидев счастливые лица дочерей, с улыбкой посмотрела на меня. Вечером пришла в половине шестого — заходила в магазин за продуктами. Я всем кивнула на прощанье и быстрее пошла домой. Переодевшись, ушла на ферму. В телятнике заметила троих маленьких телят, лежавших на опилках в станке.

— А это откуда?

С удивлением спросила маму. Она с горечью ответила:

— Привезли от других телятниц.

   Только теперь поняла, чтобы избавиться от падежа, заведующая фермой привозила почти дохлых телят-малюток к матери, которая приложит все силы и поднимет их на ноги. Вот почему мама днями не уходила из телятника, поила пойлом сама, знала кому и сколько дать. Различала всех и телята, услышав её голос, начинали мычать.

    Каждый день проходил в заботах о детях, на ферме, но я не пожалела, что согласилось. Девчонки-малышки с улыбкой встречали на пороге, хозяйка на работу ходила, но в доме всегда была чистота, вода в вёдрах, даже в тазике в коридоре, где я полоскала пелёнки, не оставляя ни одной грязной после себя. Имея тетради в клетку и линейку, учила Марину писать цифры и буквы, а альбом для рисования был у каждого свой, пачка цветных карандашей и два простых. Когда Леночка не спала, то её носила на руках и, вскоре уснувшую относила в кроватку. Марина и Таня тихо подходили к кроватке, обхватывали меня с двух сторон своими ручками, а я положив палец ко рту, гладила их по голове, затем спокойно уходили в другую комнату, не закрывая дверь. Садились за стол. Вот в таком темпе прошли две недели.

    В субботу, как обычно, после прихода хозяйки, я вышла из дома и направилась по тропинке к своему дому, но на пути встретила Альбинку, которая мямлила какие-то извинения. После истории с платьем она избегала встречи со мной, а тут — специально ждала.

— Что, выучила моё расписание?

Строго спросила я, а в голове не стихала мысль «Что-то ей нужно», а вот понять не могла. Пряча глаза, она тихо прошептала:

— Галь, пойдём в кино на девять вечера?

— У меня нет денег.

— Я тебе дам.

— Мне отдавать нечем.

— Не отдавай, но только согласись.

— Позови девчонок.

— Я хочу с тобой пойти.

Упрашивала она, словно была маленькой девочкой.

— Хорошо.

   Я сходила на ферму, а потом пошли в кино, которое не запомнила, выйдя из клуба направилась прямой дорогой к дому, но Альбина просила пройти через мостик, а потом — центральной дорогой. Деньги нужно отрабатывать и я дала согласие. Миновав перекрёсток, я ускорила шаг, но Альбина меня удерживала, что мол спешить не надо. Этим словам не придала особого значения. Когда подходили к первому двухэтажному дому, а их было три по правой стороне дороги, а через дорогу напротив был колодец и за ним переулок, соединяющий две дороги между домами, то увидела шеренги ребят. У одного в руках была гитара. Повернувшись спиной к дороге, с тихой ненавистью сказала:

— Так вот для чего позвала? Знала, что они приехали?

   Глаза мои злобно блеснули, а руки сжались в кулаки. Хотелось бы больше не видеть эту подлую тварь. Я быстрым шагом пошла по дороге и на развилке свернула вправо, а Альбинке идти влево, но не прошла и десяти метров, как услышала своё имя. Миша бежал вслед за мной. Добежав, остановился, тяжело дыша, и спросил:

— Можно я провожу тебя до дома?

— Дорога не куплена.

   Ответила спокойно. Я шла по правой обочине, а он по левой. В молчании думала: «Что же будет дальше?» И увидела, что впереди около проулка стояла на его пути Альбинка, с улыбкой сказала:

— Ждут тебя.

Прошла мимо, не повернув головы и хотела миновать избушку Анны Гурьевны, как услышала слова Миши:

— Альбина, ты здесь лишняя.

   В молчании подошли к нашему дому и я хотела повернуть на углу к крылечку, как руки его легли на выступы брёвен, этим преградив мне дорогу. Головы не подняла и не могла видеть его лица, перед глазами была шёлковая голубая рубашка в редкую жёлтую полоску вдоль и поперёк.

— Никому не достанешься, будешь моей.

Тихо сказал он и, поцеловав в губы, пошёл назад. Я скорее зашла в дом, белые ночи ещё не кончились.

   Через неделю хозяйка дала мне 25 рублей, они уезжали в отпуск всей семьёй. Подневольная жизнь кончилась. Купила дешёвый тёмно-синий в редкие красные крапинки на узких полосках материал на платье в школу, отнесла, чтобы пошили, также коричневые девичьи ботинки на ремешке с пряжкой и низких каблуках, чёрный сатин на фартук и белый коленкор, простые чулки и по мелочам. Всё было рассчитано до копейки. В школу запрещалось надевать капроновые чулки и обувь на высоком каблуках. Фартук сама по кроила, наметала и, примерив на себе, осталась довольной. Сшить на машинке пошла к тёте Шуре, которая радовалась моему приходу, с удивлением говорила, что завидует моему спокойствию в работе. Её вологодский говор «О» не смущал, мы привыкли друг к другу с годами прожитыми в селе. Ребята быстро подросли, Витя ходил в школу, а Вася только готовился к школе. Это был мой последний визит в их дом.

    Утром 1 сентября 1964 года собралась в школу: заплела две косы с розовыми лентами, свернула косы сзади, расправила бантики, надела платье и белый фартук, в кармане которого лежал носовой платок, обула новые ботинки на байке, взяла в руки портфель и смело зашагала по дороге. Впервые выглядела как все, но я не зависела от других. Наш класс находился через три коридора, отделённый промежутком, в котором был маленький буфет, где продавали тетради, карандаши, булочки с маслом, горячий чай в стаканчике, иногда калачи. Во втором тёмном коридоре была комната, где держали чучела птиц, карты, глобус. Одной стеной соседствовала с шестым классом, а другой стеной — с учительской. Я в ней никогда не была. Девятый класс соседствовал с нашим восьмым классом. И наш класс был проходящим теперь я знала всех в лицо, кто их родители, где живут и т.д. Саша остался на второй год, я его больше не видела. Около бокового окна было четыре парты: на первой сидели Миша Чирков и Валера Ляпунов (его мать была заведующей почтой, отец работал в организации), на второй — Надя Гольчикова и Таня Леонтьева, на третьей — Галя Листова и Таня Саукова, на четвёртой — Володя Игнатьев и Сергей Попов (второгодник). Во втором ряду на первой парте — Ольга Елукова и Люся Игнатьева (мать колхозница, но её одевал старший брат из Архангельска), на второй — Таня Грязнова (мать сельский библиотекарь, отец работал в организации) и Валя Яшенева, а на третьей парте у окна сидели Надя Михеева (отец — начальник лесопункта) и Люба Вторая. Стол учителя находился впереди этого ряда. В третьем ряду сидели: на первой парте — Люба Попова, на второй — приезжая девочка, которая опоздала на неделю, но окончив первую четверть, в школу не вернулась, рядом с нею я, на третьей — Володя Семушин (мать — медсестра в больнице) и Сергей Максимов (мать — учительница начальных классов, семья приезжая, снимали квартиру на втором этаже в центре села). Около окна сидела на единственной парте второгодница Нюра Ларионова. Все были комсомольцами, кроме нас с Любой. Три дня выходного прошли нормально.

   Вечером, сделав свою работу, выглянула в открытую дверь и увидела, что Миша перешёл дорогу от дома хозяйки в направлении нашего телятника. С радостью сказала:

— Миша идёт.

   Мама, налив вёдра, ушла поить телят в дальний станок. От её глаз не ускользнуло то, что дочь светилась от радости. Когда Миша вошёл в помещение и, увидев мою счастливую улыбку, прижал к себе. Отстранившись, посмотрела в его глаза, которые следили за моими движениями, вдруг сказал:

— Сейчас поговорю с твоей матерью.

— Не надо.

Тихо сказала я, но он не послушался. Когда мама подошла с пустыми вёдрами, обратился к ней:

— Ирина Васильевна! Разрешите встречаться с вашей дочерью?

Она посмотрела на меня, потом на него и сказала:

— Миша, ты Галю-то не обижай, она ведь одна у меня, сирота, осталась.

Я не верила своим ушам и этого не ожидала от неё, как услышала слова Миши:

— Обещаю Вам, что никогда не обижу её.

    Он выглядел по-простому, но запомнила этот вечер на всю жизнь: чёрные туфли и синие брюки сочетались с зелёной ветровкой с капюшоном, а на шее белый шарф, запрятанный во внутрь. На голове светлые волосы «ёршик», губы растянулись в довольной улыбке, а в глазах блестел яркий огонёк.

     В доме, что через дорогу от телятника, на первом этаже в комнате они живут в троём: Алик, Саша Кузнецов — они работали в Карелии вместе с Мишей. Хозяйка с дочерью Улей и внуками (девочка пяти лет и мальчик трёх лет) занимали комнату на втором этаже. Поветь небольшая, а взвоз пришёл в негодность. Семья жила в бедности.

   Миша держал своё слово, нас никто и никогда не видел вместе: на улице, в клубе. В половине сентября назначили день приёма в комсомол, заранее дав рекомендации и устав, чтобы успели выучить все вопросы. Люба Вторая, дав свою рекомендацию, очень переживала за меня, но я была против. После уроков собрался комсомольский совет в нашем классе и Павла Семёновна тоже присутствовала. Ученики, кого принимали, волновались, стоя у окна в коридоре. Меня вызвали первой и, зайдя в класс, стала у двери. Ответив на заданные вопросы по уставу, глазами осмотрела всех присутствующих. Павлуша разрешила задавать вопросы не по уставу, но все молчали. Вдруг Ольга Мартынова — дочь директора школы — задаёт мне вопрос:

— Как ты ведёшь себя в быту?

— А разве меня на суд вызвали? Я к вам не прошусь, вы сами меня тянете. Да ну вас всех...

    Задом толкнула дверь и вышла в коридор. В классе и коридоре была тишина. Я с ухмылкой взяла своё пальто и портфель. Быстрее ушла домой. После выходного, придя в школу, зашла в класс. Наступила тишина. Усмехнувшись, села за парту. Был урок географии и Александр Васильевич объяснял тему. Я слушала внимательно, но в конце меня ребята толкнули в спину и, обернувшись к ним, услышала свою фамилию и имя. Учитель попросил рассказать о теме. Я спокойно всё повторила, но в конце замолчала, а Александр Васильевич с улыбкой сказал:

— Не знаешь, так как тебя отвлекли. Садись. Четыре.

   Больше ни у кого не спросил и ушёл довольный. Как-то на уроке Павлуши ребята передали свёрнутую бумажку, разгладив рукой, прочитала первую и последнюю записку от Нюрки: «Пойдёшь в субботу в кино?» Я написала: «Если разрешит Павлуша», как она оказалась около парты с протянутой рукой. Я протянула бумажку без слов. Прочитав её, разразилась с нотой истерики, говоря вслух, что её в детстве звали Павлушей, а мы не имеем права на это. Класс молчал, а она смотрела на меня с ненавистью. Меня её истерика не волновала.

   Нам выдали учебник по электрике на двоих, где были схемы. В октябре вечера были тёмными, а одноклассница книгу забрала домой, а назавтра нужно сделать чертёж и сдать учителю. Негодование моё было логичным: Надя Михеева и девчонка жили в одном доме, а мы с Любой рядом. Мне надо идти по уличной дороге почти до самой школы, хотя на редких столбах горели лампочки под жестяными абажурами, освещая вокруг столба. Я попросила Нюру, чтобы сходить вместе и она с сестрой, которая училась в 7 классе, хотя и родилась осенью 1950 года, Машей и Валей Ларионовой согласились. Когда шли с мамой с фермы около дома встретили Валю, она ждала меня в семь часов вечера. Мы с ней перешли на соседнюю улицу, где ждали девчонки. По дороге они щебетали, как сороки, но душа моя ощущала тревогу. До дома одноклассницы дошли нормально, я зашла в комнату, в которой находилась она и её тётка. Забрав учебник, вышла. Девчонки болтали, не замечая моего молчания, когда прошли мимо столба с лампочкой, то из темноты выскочили к нам ребята. Девки бросились по дворам прятаться, а я из-за всех сил бежала к перекрёстку, где был столб с лампочкой. Стояла под столбом минут 5-10. Осмотревшись вокруг, поняла, что кругом темнота даже на параллельных дорогах. Этот центральный перекрёсток давал мне шанс, так как на свет никто не посмеет придти. Вдруг по дороге, откуда бежала, выехала машина и я подняла руку, не выходя из света. Большая трёхосная грузовая машина остановилась. Обойдя её спереди, не могла достать ручку на дверце. Шофёр открыл её, я с трудом залезла в кабину, не зная как закрыть обратно. Водитель подсказал и, захлопнув дверь, сказала:

— Спасибо.

    Повернув голову, увидела внимательный взгляд водителя, которого все звали Лёша и много раз видела около машины, когда проходила мимо дома, где он жил на квартире. В полной тишине доехали до дома. Открыв дверь, с благодарной улыбкой сказала:

— До свидания.

    Спрыгнув с высокой подножки, бегом помчалась домой, который находился через дом. С этого вечера решила с девчонками не встречаться. Лёша уедет в ноябре на Кавказ к родным, он работал сезонно. Но в тот вечер он скажет Мише, что меня подвозил и я побежала с книгой в руках домой.

Утром пришла в школу и, пройдя к своей парте, Нюра шёпотом сказала:

— Ребята нам груди намяли.

Я, сузив глаза, с презрением сказала:

— Не бегайте по закоулкам.

    Перехватив взгляды Сергея и Володьки, поняла, что они были участниками, спокойно села за парту. Класс готовил танцевальный номер с шестому ноябрю. Всем нужно было купить одинаковый материал и пошить платья одного фасона, но я отказалась:

— У меня нет денег. Крупные яркие цветы на платье для меня не подходят.

    Но одноклассницы этого не учли и затаили месть. Вскоре нас отпустили на каникулы. Я с облегчением вздохнула. Мне с мамой на ферме было лучше, спокойнее. В работе быстро проходило время.  Когда начались занятия, то я ни с кем не общалась, только отвечала на вопросы учителей. Не было заинтересованности в обществе класса, зато заметила, что Ольга Елукова пришла в школу в ботинках на высоких широких каблуках с опушкой меха на верху и на двух ремешках с пряжками. Через два дня Павлуша оставляет меня в классе после уроков для беседы, которая её очень интересовала. Глаза горели от ненависти, и она сказала:

— Говорят, что у вас в доме собирается компания, где пьют водку?

Я спокойно ответила:

— Вызовите мать и спросите, кто был и что делал, а не меня.

— Можешь идти домой.

   Надев пальто, вышла на улицу, где ждали одноклассницы, которым не терпелось узнать, что же хотела от меня Павла Семёновна.

— А вы у неё спросите.

    Ответила я и быстро пошла домой. Переодевшись и перекусив, отправилась на ферму. Вспоминая тот вечер: «... шла домой в хорошем настроении, но когда закрыла дверь в избу, то увидела, что за столом сидели: Миша, Устина — его хозяйка, Катька Чиркова — работала с лета техничкой в школе на первом этаже, мама. Я выскочила из дома, как ошпаренная, и ушла на берег ручья, где в бане Люба с сестрой Валей стирали. Постучав, на мой голос открыли, но через минуту поняла, что мешаю им.

— Закройте дверь.

    Сказала я и вышла. Встала в тенёчек около изгороди, сзади дома. Посмотрела на окна бабы Марфы, в которых виден свет от лампы. Маленькая старушка, чуть-чуть согнувшаяся, с палочкой в руке изредка заходила к нам, но если была тётка — не появлялась. Помощи ни у кого не просила, сама по воду в ручей ходила, с ведром поднималась по крутой лестнице. Летом редко дома бывает, только зимой знаем, что раз свет в окнах виден, значит дома. Быстро же Вторые забрали дом, за два месяца убрали перед дома и поставили новый сруб и накрыли. Бабка Марфа никогда не работала, но своего любопытства не бросала, свой острый нос совала в каждую щель. Глаза бледно-голубого цвета проникали в самую душу, а иногда они бывали водянистыми, от которых нельзя спрятаться. С мамой она разговаривала вежливо, зыркнет глазами на нас с братом и уходит. Замёрзшая вошла в избу, в ней была одна мать. Раздевшись, подошла к столу, где ничего не было и сказала в лицо матери:

— Чтоб гостей в дом не приводила, а хочешь гулять, то иди к Устине или к Чирковой.

    Теперь знала, что донесла Катька Чиркова. На ферме работала в молчании, с матерью не хотелось говорить, а с братом тем более. Одиночество тяготило всё сильнее, но от подруг отказалась совсем. Занятия в школе проходили регулярно и на физкультуре все упражнения делала с лёгкостью. В один из дней я подошла к двери класса, хотела открыть за ручку — дверь не поддалась. Я опустила руку и посчитала до пяти и вновь дёрнула за ручку. Дверь открылась, вошла и увидела, что Мишка Чирков стоял около неё. Я рукой легко толкнула его в грудь и он от неожиданности сел рядом со стулом под столом учителя. Сама спокойно встала за парту, так как Павлуша стояла в дверях. Класс замер в ожидании, пока Мишка весь красный от стыда, встал и шёл до парты, но всё этим и закончилось. Одноклассницы попросили разрешения у Павлуши, чтобы по субботам посещать танцы в школьном клубе. С такой любезно просили, что она дала добро — с 7 до 9 часов вечера. 9 и 10 классы посещали танцы с осени. В первую субботу пошла в клуб ради интереса, но увидев девчат в красивых платьях, капроне, туфлях на каблуках, постояла немного и ушла домой. Больше не приходила.

                                                                                                              ...продолжение следует...