продолжение;

ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ (продолжение)

    В доме не было денег и хлеба. Мама смолола на ручной мельнице ячмень, просеяла через сито и вечером поставила тесто на опаре. Утром пришла с фермы, переоделась и бегом в школу, а на большой перемене быстрее ушла домой. Мама вытопила печь и вытащила из неё на противнях мягкие коржики, но есть некогда. Они вкусно пахли. Один завернула в бумагу и положила в карман пальто, быстрым шагом вернулась в школу. Зашла в класс и коржик положила в портфель, который находился в парте, а сама вышла раздеться. Когда открыла дверь, то с порога услышала слова Вальки Яшеневой, произнесённые с таким презрением, и указывала пальцем на мою парту, где на бумаге лежал мой мягкий коржик.:

— Куча говна.

    Класс замер, увидев меня. Валька одёрнула свою руку, но я молча подошла к парте, быстро убрала коржик и спрятала в портфель. Весь день просидела голодной, но никто об этом не знал. Валька ходила в школу нарядно одетой — пальто светло-зелёное с серым воротником и в белой вязаной шапочке, она не знала холода и голода, а гонор свой любила показать. Не думала, что своими поступками обижает других. После того случая осталась в классе и решила прочитать задание в учебнике, чтобы знать о чём ответить, если спросит учитель, но от шума голосов в коридоре и в классе, да ещё ребята толкают специально, закрыла учебник, решив, что лучше домой сходить, подышать свежим воздухом по дороге. Себя сдерживала, чтобы не ударить кого-нибудь, только темнели глаза от гнева, знала, что к хорошему не приведёт, но и кланяться не собиралась.

    В половине декабря приехала Тамара. Вечер провели в кругу родной семьи. Мама расспрашивала про внуков. Коля слушал в молчании, но я видела, что у сестры грустные глаза. Рада была, что она одна в гостях. Но тут пришёл Миша к нам и Тамара сразу оживилась, сбросив на время своё напряжение. С весёлостью произнесла:

— Ох, не знала я, что ты будешь моим будущим зятем, тогда бы бороду твою оборвала.

— Какую бороду?

Спросила я. Но она кивнула на Мишу, мол сам расскажет. А Миша отшутился и пожелав доброй ночи, ушли с Колей. Я строго спросила сестру:

— А теперь рассказывай всё по-порядку, что у тебя случилось?

Они с мамой переглянулись, понимая. Что я жду ответа.

— В начале года в марте зашли в магазин ребята и у всех бороды, с ними был Миша твой.

Тихо сказала она, значит мама сразу всё рассказала ей, поняла я.

— А теперь про себя расскажи.

Я видела, что у неё большой живот.

— У меня недостача в магазине. Забрали декретные, отпуск и ещё не хватает.

— Из-за чего недостача? Ты что-то брала в магазине?

— Брали водку. Продукты на свадьбу Сашке.

— Кто тебя заставил? Дий? И почему Сашка после свадьбы не заплатил долг?

    Ответ я уже знала сама, но хотела, чтобы сестра сама поняла свою ошибку, сделанную по глупости. Продукты брали Дий с братом, который сразу уехал с молодой женой, он и не думал платить.

— У нас денег нет, а у Миши просить не буду. Напиши письмо тётке, деньги у неё есть, только не рассчитывай, что получишь. Знала, что за тобой следят и влезла в болото по вине мужа. После родов будешь вместе с ним таскать брёвна в лесу. А может он этого хотел?

    Вспомнила, как Люба пришла из села Засулье, как я уговаривала её не делать аборт, не губить ребёнка, которого они с бабой могли вырастить. Но она твердила одно, что Виктор уехал домой по телеграмме и может не вернуться, а ребёнок будет без отца, что в 22 года не хочет быть матерью-одиночкой.

— А Виктор знает о ребёнке?

Но она покачала головой. Все мои доводы были напрасны, направление лежало в кармане, только попросила у меня зимнее пальто. Не хотела ехать в жакетке.

— Хорошо, я похожу в осеннем 3-4 дня, но потом вспомнишь мои слова, но будет поздно.

    5 ноября в нашей избе застала Виктора, он прилетел из Лешуконска. Мы познакомились: худощавый парень среднего роста, на лице была какая-то печаль. Один глаз повреждён или косит, мутный взгляд. Я ему рассказала про Любу и наш разговор, что она должна сегодня приехать, её жакетка ещё висела. После увидела, что лицо его стало серым и он весь сжался, на ходу бросил прощальное слово и быстро ушёл. Когда вернулась с фермы, моё пальто висело на вешалке, но Любы не видела.

    Закончилась вторая четверть учения, всех отпустили на каникулы. На Новый год Миша позвал меня в гости сходить к другу, но я была против. Тогда он сказал, что в доме будут Костя с женой и мы. В Ленинграде у Кости была семья — законная жена и сын, имели квартиру. В Койнасе ребята из экспедиции не страдали от скуки и женской ласки, для всех хватало молодых девок и молодок, разведённых, одиночек, женщин за сорок, которые сами заводили романы после двух рюмок с молодым парнем. В начале Костя жил на квартире у Устиньи, а потом перешёл к Тоне, приезжей, которая работала закройщицей в бытовом обслуживании и жила одна на съёмной квартире.

    Когда мы пришли к ним и сели за стол, я ни к чему не притронулась, ловила взгляды чужой женщины. Мне было неловко и стыдно от её ухмылок. Немного посидев, сказала:

— Мне пора домой.

    Миша извинился перед другом и попрощался. Ушли вместе. Проводив меня до дома, сказал, что вернётся на квартиру, где ждут его ребята. Мне было всё равно, он вольный человек.

     В доме произошли изменения, Коля с января стал работать в экспедиции. Миша помог ему в этом. Мы с мамой радовались, что в семье будут хоть небольшие деньги. Дни короткие, а ночи длинные, работать надо в любое время, а потом начались занятия, которые отнимали больше времени. Я с лёгкостью преодолевала все препятствия. Послушав учителя, запоминала весь текст, благодаря своей памяти, но не высовывалась вперёд из-за любимчиков, чтобы не наживать себе врагов. А их и так хватало.

     Прошёл февраль, который принёс мне много страданий и слёз, а Миша с ухмылочкой дразнил меня, что у него есть другие женщины, более ласковые и не холодные и выполнят любое желание. С ними мол весело проводить время. От меня он не услышал ни крика, ни упрёков, а в душе точила кровоточина. В марте поняла, что беременна и по ночам плакала без звука, только от слёз была мокрая подушка. Через несколько дней, придя из школы, застала маму дома, сидевшую за кухонным столом. Раздевшись, подошла к ней, она пододвинула ко мне чашку с тёмной жидкостью.

— Что это?

— Настой коры.

Я взяла чашку в руку и вылила содержимое под умывальник и зло сказала:

— Ничего не подсовывай, пить не буду и держи язык за зубами про свою дочь даже перед своей подругой Устиньей.

    Я прищурила глаза, в которых горел не тлеющий огонь решимости и мама вздрогнула, словно её ударило током. Больше она на эту тему разговор не заводила. Время проходило в обычном режиме. В середине марта Альберт Петрович решил сделать соревнование по лыжам на 3 и 5 километров. Загодя проделал лыжню, когда погода была тихой и солнечной. Ребята проходили 5 километров, девочки — 3 километра. Когда я бежала назад, то у меня закружилась голова, а сердце билось так, словно хотело выскочить. Я остановилась, уступив дорогу другому участнику, бежавшему сзади. Отдышавшись, пошла тише, не привлекая внимания.

    Дома или на ферме я чувствовала взгляд матери, но ни о чём не хотела говорить. Все свои проблемы держала внутри себя, не собиралась посвящать их другим. В конце марта пришла из школы домой, а брат с другом Арсением Ларионовым, высоким черноглазым парнем сидели за столом, а Сергей Игнатьев лежал пьяный на кровати. Арсения — Валин брат, отец русский, а мать — ненка, черноглазая, маленького роста. У Вали глаза серые, как у отца, а лицо скуластое, как у самоедов. Сергей — брат Альбинки. Вскоре они собрались уходить, я кивнула на кровать, но в ответ покачали головой. На кровати лежало голубое покрывало, а он ботинками с фаской оставил чёрные полосы и я решила снять их, чтобы хуже не было. Когда нагнулась и развязала шнурки, он прыгнул на мою спину, словно кошка. От неожиданности я упала на колени и между нами началась жестокая и неравная борьба. Злоба душила меня к этой семейке и я с трудом вырвалась из его рук, подбежав к кухонному столу, схватила самый длинный нож и запыхавшись, зло прошипела:

— Близко подойдёшь — зарежу без слов.

    Держа в руке нож, прижимая ручку к животу, а остриём наружу, выскочила из дома во внутренний двор. Меня всю трясло от потрясения, обиды и унижения. Когда увидела, что подонок спустился с крылечка, я мигом влетела в коридор и закрыла двери на засов. Но войдя в избу, увидела отбитую глину с печки его ботинками. Силы мои иссякли и положив нож, заплакала от обиды на всех. Когда подняла глаза, то увидела в окно, что Валя с Катей Вторые за мной наблюдают, я задёрнула занавеску. Время двигалось медленно. Потом пришли Коля с мамой и всю злобу, причинённую мне, бросила брату в лицо, приказав, не водить в дом друзей, а этого подонка зарежу, если встретится на моём пути. Коля не выдержал и сбежал скорее, зная, что виноват перед сестрой, хотя его самого «обвели вокруг пальца». Мама молча убрала глину в тазик, не поднимая глаз, чтоб не встретиться с глазами дочери, которой и так плохо. Ушла во внутренний дворик, где меня не видят, слёзы бежали по щекам, но вытирать их было бесполезно. Простояв в уголке, стала замерзать и, вытерев слёзы, пошла в избу. Закрыв за собой дверь, увидела, что Миша лежит на кровати в полушубке нараспашку и в шапке, а мамы в избе не было. Он как кот, с ухмылкой, промурлыкал:

— Что же ты не поддалась ему? Теперь всё можно.

Меня словно холодной водой облили, унизили свои и чужие и, сжав в кулак свою гордость, ответила резко:

— Не могла и не имела право, я беременна. А теперь уходи!

     Повернулась и, сделав шаг, почувствовала, как его руки обхватили меня, скрестив на моей груди, а щекой прижался к голове. Прошло несколько секунд и я повернулась к нему лицом.

   От удивления мои глаза широко распахнулись, лицо у Миши сияло от радости, на губах была счастливая улыбка, глаза блестели, словно искры огня. Я видела его впервые в таком состоянии. Он прижал меня к себе с особой осторожностью и сказал:

— Галя! Завтра мы улетаем на вертолёте далеко от сюда, вечер и ночь будем пить с ребятами. С собой возьму пару белья, паспорт и военный билет, а чемодан с одеждой и другими документами принесу сюда. Помни, я вернусь к тебе, только береги себя. Как прилетим на место, я напишу тебе письмо.

     Он так и сделал. В его жизни стали важными я и наш ребёнок. Я верила Мише и не беспокоилась ни секунды о том, что он бросит меня, как делали другие. Спокойно ходила в школу, на ферму, в магазин, но ни с кем ни о чём не говорила, даже с матерью, которая знала, что чемодан принадлежал Мише.брат тоже был в курсе, но не знал о беременности.

    В апреле после занятий, должен быть урок общего значения и от какого-то запаха мне стало плохо. Я, сжимая рот рукой, выскочила в коридор к бачку с водой и ведром. Рвота внутри всё перевернула, я водой протёрла лицо, высушила носовым платком, а потом перед платья. Вдруг почувствовала чужой взгляд, повернулась и встретилась глазами с техничкой Степанидой, полноватой женщиной 45 лет и одинокой, которая смотрела на меня грустными глазами. Больше в коридоре никого не было. Я быстро одела пальто, в классе забрала портфель и ушла домой. Постирала верх платья и пошла на ферму. В работе забываются все неприятности, а ночь даёт хороший отдых. Утром платье мне оказалось тесным, я быстро отрезала верх, а юбку подвязала поясом и надела красный джемпер (он был у меня один), фартук чёрный и пошла в школу. Все смотрели на меня с удивлением, но я не обращала внимания. Дни проходили, но меня не трогали, значит Степанида молчала. Когда шла из школы, то зашла в универмаг, там висело платье светло-коричневого цвета с белым воротником. Я спросила продавщицу про него и узнала, что оно одно. Дома приставала к брату, что мне нужны деньги на платье, он обещал их, как получит зарплату. Скоро май и все будут ходить раздетыми, а если платье кто-то купит... Каждый день заходила в магазин, чтоб увидеть на месте ли платье. Вечером пришла с фермы, а Коля с улыбкой встретил меня.

— Галя, это тебе.

    На столе лежала бумажка «25 рублей». С радостной улыбкой кивнула брату и бегом помчалась в магазин, который должен вот-вот закрыться, но я успела войти. Купила платье — 7 рублей 50 копеек, девичьи брюки — 15 рублей, многие уже носили, чулки за 80 копеек и носки.

     Утром шла в школу в новом платье, радость свою держала при себе, что сбросила нелепый наряд, который надоел за две с половиной недели. После майских праздников в школе был медосмотр. Когда наш класс вызвали в кабинет, где были чучела, увидела врача Марию Ивановну. Девчонки были в брюках, как и я. Меня смотрели последней. Мария Ивановна, положив меня на кушетку, слегка обследовала рукой весь живот, не говоря ни слова, так как одноклассницы были в кабинете. Разрешив встать и одеться, отпустила всех, а меня попросила задержаться. Глядя в мои глаза спросила:

— Ты чувствуешь себя хорошо? Ничего не болит?

Я отвечала кивком головы, но глаза не отвела. Меня отпустили. Когда открыла дверь в коридор, девки отскочили в сторону. Я догадалась, что они подслушивали.

     После занятий вернулась домой и, открыв дверь в коридор, увидела шесть конвертов, но три вскрыты. Я быстро подобрала письма рукой и, войдя в избу, первым делом осмотрела дату отправления, а потом стала читать. В первом было как доехали, адрес, также второе, но в третьем он чувствовал тревогу, спрашивая меня, почему я не отвечаю на письма. В них не было ничего запретного, что хотели бы знать любопытные. «Здравствуй Галя или Миша. У меня всё хорошо, работаем или учусь и т.д. До свидания — Галя или Миша». Почту носила Нина Шарухина, которая была замужем за шофёром Иваном, работающим в экспедиции, у неё была дочь Эльвира. Любопытство не порок, а большое свинство. Вся семейка — мать и две дочери большие сплетницы, зависть и корысть, а также покупали всё, чтобы другим меньше досталось. Прочитав все письма, сразу написала ответ, что получила... и написала всю правду, чтоб был в курсе всего. У нас всё хорошо, но про медосмотр ни слова. Мы читали с Мишей между строк, но любопытные этого не знали.

Письмо отправила и на душе стало легче, сходила на ферму два дня, а потом мама сказала:

— На ферму больше не приходи.

Она не выдержала моего взгляда и тихо сказала:

— Мария Ивановна передала через своего мужа, чтоб я зашла к ним вечером домой. В кухне за чашкой чая спросила, знаю ли я, что ты беременна. Я ответила: «Да». «Ферма опасное место для неё, всё может случиться...» Галя, тебе надо беречься, а с телятами я сама справлюсь.

     В глазах её было столько боли и грусти, но я понимала, что мне желают добра. Белые ночи давно вступили в свои права, света хватало днём и ночью. Прошли быстро две недели и я получила от Миши письмо, в котором было столько радости, что не передать словами, а сердцем можно, но в каждом просил беречь себя, знали о чём только мы. Ответ написала сразу, слова подбирала в двойном смысле, чтобы у других не вызывать подозрений, если прочитают.

    Нас отпустили 25 мая готовиться к экзаменам. Коля получил зарплату и мне отдал деньги на продукты, а себе купил велосипед. В доме было спокойно, тишину нашей семьи никто не нарушал. 1 июня сдавали алгебру письменно в девятом классе. Люба Попова села со мной за парту около стены, а я у прохода. Быстро решив пример с многими знаками: деление, умножение, сложение, вычитание и скобки. Начала записывать задачу, как Люба заскулила, чтобы ей помогла. Поставив нумерацию последовательности в примере, решила задачу, потом синус и косинус, но не успела раскрыть скобки, чтобы убрать минус, как вновь Люба заныла с задачей. Только успела написать последовательность решения, как вдруг подходит к нам Валентина Сергеевна и забирает мою контрольную и заставляет меня выйти из класса, но я успела локтем передать Любе записку и встав, спокойно ушла домой. На другой день в классе перед консультацией услышала Вальки Яшеневой голос, которая хвалилась, что Валентина Сергеевна показала пальцем на ошибку, а ведь она сидела за моей спиной. Через день объявили оценки: у Вальки — 5, у меня — 4. Весь интерес к школе, к ученикам у меня пропал. Узнала, что справедливости нет и не будет. Я решила за час, а они просидели два.

     Другие экзамены сдавала по инерции, избегала общения со всеми. Сдав три экзамена, пришла на четвёртый — русский и литературу — устный. Но когда вошла в класс, то вновь почувствовала тот запах и скорее вышла в коридор, прижалась спиной, затылком и ладонями к холодной панели от краски на стене. Так и стояла с закрытыми глазами, пока не услышала голос Павлуши. Она стояла лицом ко мне и что-то говорила. Глубоко вздохнув, поняла её слова, что если мне плохо, то могу идти домой, но я уверенно ответила, что буду сдавать экзамен. Вытянув билет, решила первой сдавать и уйти быстрее. Потом узнала, что девки красили ногти бесцветным лаком. На получение свидетельства пришла в новом ситцевом платье и туфлях-лодочках. Спокойно стояла у стены ближе к двери, как услышала свою фамилию и имя, тихо подошла к столу, взяв в руку корочки, развернулась и вышла из зала на первом этаже, а потом быстрее на улицу, чтобы не видеть разноцветную и лживую толпу одноклассников и учителей.

ЗАМУЖЕСТВО

    Написала Мише письмо, что сдала экзамены и получила свидетельство об окончании восьми классов. Что у нас всё хорошо. Ничего лишнего в этом письме не было. Купила красный в голубые цветочки ситец, коричневые туфли и капроновые чулки. Мама принесла машинку от тёти Шуры и я пошила себе халат.когда приходила в магазин, то люди прижимались к стенам, давая мне проход, отворачивали головы. Я с ухмылкой покупала продукты и продавщице говорила «Спасибо», уходила домой. Свою беременность не скрывала, а людей это злило. Они избегали меня, словно от изгоя или заразы. В семье нашей меня любили и не сказали плохого слова. Миша поздравил меня с днём рождения, прислал открытку с белыми лилиями. Я полола картофель в огороде около дома, к изгороди подошла Валентина Михайловна — акушерка. Поздоровавшись, предложила придти в больницу, но я ответила, не приду. Но в её глазах увидела печаль, просто пожалела, что потратила на меня время.

— Надо будет, сама приду без приглашения.

    Она кивнула головой и ушла, у самой двое малышей в доме. Днями была одна в доме, без работы не сидела: двигалась по двору, к ручью за водой с ведром, вот время быстрее проходит. Жила в своём мире, куда другим входа нет.

     25 июля приехала тётка, увидев в окно, что её сопровождают две сестры-сороки. Маруся работала санитаркой в больницы, а Ирина — рабочей в лесопункте. Приехали из деревни Устьниземье, снимали комнату, потом Ирина родила Олю в 1959 году, а в 1961 году где-то купили старый домик и поставили его последним в ряду около тёти Шуры. Нянчилась с Олей бабушка, их мать. Когда ей исполнится 7 лет, то Ирина и Шура родят девочек и назовут Маринами. Скорее поставила греться самовар. Но в 1971 году Оля исчезнет на день, будут искать, но найдёт её моя мама в бане на чердаке. Её изнасилуют и задушат. Так в 12 лет закончится детская жизнь. Убийцу найдут: он приехал с беременной женой к бабушке и дедушке жены. Сам сидел в тюрьме. Жили через дорогу, но сзади их дома, а сёстры брали у них ключ, когда хотели помыться в бане.

     Когда вошли в избу, расселись на лавке, а тётка поздоровалась и вытащила гостинцы, положила на стол в тарелку, а я поставила самовар около неё, принесла чашки. Выпили по чашке чая, поев гостинцев, тётя громко сказала:

— А теперь, извините, я хочу с племянницей поговорить.

Но они не спешили, задавая бессмысленные вопросы.

— Чаю попили, гостинцев поели, пора и честь знать. Нам чужие уши не нужны.

Когда спустились с крылечка, тётя обозвала их сплетницами.

— Галя, садись за стол, я хочу с тобой поговорить.

Когда села за стол, внимательно посмотрела на тётю и наши глаза встретились, но я выдержала её взгляд.

— Прилетела в Лешуконское, там мне все уши прожужжали про тебя и здесь не давали покоя всю дорогу эти сплетницы-сороки.

Тётя была прямолинейной и строгой, но ей хотелось знать правду не от людей, а от меня.

— Ты уверена в нём?

— Да.

— И он вернётся к тебе?

— Да.

— Всё. На этом закончим разговор.

Я понимала тётку лучше других, теперь мы от неё не зависели, не надо нас кормить и упрекать не в чем.

     На другой день я пошла на почту и дала Мише телеграмму: «Приезжай срочно». Заплатив за неё, вышла, усмехнувшись про себя, как работники из-под тишка рассматривают меня.

    27 числа я сидела за столом, а тётя ставила самовар. Мимо окон мелькнула фигура парня и он легко поднялся на крылечко. Когда вошёл в избу — поздоровался. Гена Лешуков жил с матерью на первом этаже, а второй занимала контора Ленинградской экспедиции. Его мать работала уборщицей, он рабочим. Дом был рядом с домом Богдановых, где жила Анисья.

— Галя, Миша не смог сегодня прилететь. Завтра в обед будет, а меня попросил передать, чтобы ты не волновалась.

— Спасибо Гена.

     Выскочила из-за стола и бегом в коридор. Когда он открыл дверь с крылечка, я повисла, обхватив руками за его шею. Наши глаза сияли от радости в счастливой улыбке. Он прикоснулся к животу рукой, как ребёнок шевельнулся. Четыре месяца мы не виделись, а он всё подносил руку к животу и малыш шевелился. Мише нравилось, что чадо его понимает. Потом он развязал рюкзак и положил мне на руки малинового цвета материал на костюм, ситец салатового цвета с кистями зелёного винограда, тёмно сиреневый в белый крупный кружок крепдешиновый шарфик. Всё это оставили на кровати в коридоре, где я спала под ситцевым пологом от комаров и зашли в избу. Мама с тётей уже накрыли стол, ожидая нас. Миша поздоровался и своей улыбкой покорил сердце тётки. Когда сидели за столом, он сказал, что поедем на Брянщину в отпуск. Миша, получив телеграмму, обратился к мастеру участка, который имел семью и посоветовал ему взять отпуск, съездить к родным вместе со мной, сдать взрывчатку, что за ним числится старшему взрывнику, Васе Курусу, а Миша был его помощником.

Утром я пошла в больницу. Молодая полноватая врач-гинеколог приняла меня, осмотрев, говорит:

— Ты такая молодая, зачем тебе этот ребёнок? Давай сделаем искусственные роды и будешь свободной.

— Что?

Она с такой улыбкой смотрела на меня, что я в ужасе крикнула:

— Нет!

     И бегом пробежала через приёмную, что даже медсестра вздрогнула. Я не помню, как добралась домой, в глазах стоял туман. Но, открыв дверь, упала к Мише на руки. Меня всю трясло, а Миша прижимал меня к своей груди и успокаивал как ребёнка. Сколько времени прошло — не помню. Но, устав от нервного напряжения, из глаз полились слёзы, я не могла сказать ни слова. Пока тётя не дала мне чаю, слёзы стали высыхать. Когда успокоилась, увидела, что тётя и Миша, который держал меня в своих объятиях, смотрят на меня с тревогой в глазах. Тогда я рассказала про разговор с врачом. Миша весь побелел, он крепче прижал меня к себе. Взяв себя в руки, он обратился в тёте:

— Васильевна, побудете с Галей? А то мне надо в контору сходить.

— Хорошо, Миша, иди. Всё будет нормально.

Когда он ушёл, тётя села к столу и рассказала, что как увидели меня в окно, словно пьяную, Миша бросился на встречу. Лицо было белое, словно снег, а в глазах страх.  Врач-гинеколог была женой начальника Архангельской экспедиции, оставив своего малыша на мать, прилетела в Койнас к мужу.

                                                                                                                   ...продолжение следует...